В качестве обоснованности подобной постановки вопроса приводится пример, что один из самых больших на планете суверенных фондов, Государственный пенсионный фонд Норвегии (NBIM), продал все нефтегазовые активы и стал пополняться за счет инвестиций в высокотехнологичные компании. Фонд национального благосостояния России, который в свое время запустили по норвежской модели, по-прежнему серьезно зависит от нефти. Журналисты задались вопросом о причинах и следствиях данного положения дел, а также о предполагаемых сроках.

И практически сразу же в данной статье читателю предлагается информация со ссылкой на заместителя генерального директора Norges Bank Investment Management (NBIM) Тронд Гранде о том, что в фонде объемом в $1,3 трлн активов, связанных с нефтью, оставалось всего на $6 млрд. Более того, данные активы принесли убыток в $10 млрд в связи с резким уменьшением из-за падения цен на углеводороды, и от них решено избавиться. Агентство Bloomberg, которому была предоставлена данная информация, подало ее неброско: мол, руководство фонда намерено «критически рассмотреть» активы в нефтяных компаниях. Кроме того, утверждалось, что данные компании "погрязли в коррупции", в связи с чем иметь дело с ними так же опасно, как с продавцами оружия и производителями пальмового масла.

При этом норвежский фонд, как и прежде, владеет акциями Royal Dutch Shell, однако полный список почему-то является засекреченным.

В статье "Ведомости +1" также утверждается, что то, что происходит в Норвегии, напрямую затрагивает Россию. В том числе потому, что в России Резервный фонд был образован в 2004 году — и, как настойчиво подчеркивалось тогда, по образцу норвежского. Алексей Кудрин, занимавший тогда должность главы Минфина, особо подчеркивал, что норвежская модель позволяет оставлять нетронутыми нефтяные сверхдоходы. Главу Минфина тогда резко упрекали призывавшие средства не откладывать, а «направлять на развитие страны», но его подход тогда победил. Ведь особо больших резервов в то время у России не было, налицо была такая инфляция, которая угрожала всей экономике, а отсутствие институтов, которые могли бы системно распоряжаться госденьгами, создавало опасность, что средства просто украдут. Но не всё оказалось так просто. На середину января текущего года норвежского фонда составлял $1,3 трлн, что в два с половиной раза превышает государственный ВВП страны и составляет примерно 1,5% от мирового фондового рынка. Средняя доходность за 30 лет составила 6,1%, на каждого норвежца приходится примерно $190 тыс. активов. В российском же ФНБ по состоянию на 1 февраля находилось $179 млрд (13,5 трлн руб.), это 12% ВВП. И это при том, что данный уровень - практически исторический максимум.

Влияние пандемии на буровые установки

В свое время норвежский фонд пополнялся исключительно за счет нефти. Для нее определялась «цена отсечения». Если "черное золото" стоило больше, то все бюджетные доходы от той части, которая превышает «цену отсечения», отправляются в «кубышку». Со временем Норвегия принялась вкладывать средства из «кубышки» в консервативные рыночные активы (акции крупных, в том числе сырьевых, компаний). Именно эти доходы со временем стали преобладать.

При этом надо также заметить, что добыча нефти в Северном море уже порядка 10 лет не особенно рентабельна. И причина этому заключается в первую очередь в том, что коронавирусная ситуация сделала куда большими, чем раньше, трудности, сообщила норвежская добывающая компания Equinor (отметив, что «объединенный портфель активов по-прежнему устойчив»). В связи с пандемией национальная валюта Норвегии ослабла, ситуация с заболеваемостью коронавирусом вынудила прекращать деятельность платформ друг за другом, текущие проекты стали обходиться существенно дороже, от еще не запущенных стартапов и вовсе пришлось отказаться. Падали и акции других входивших в фонд добывающих компаний. Кроме того, весной прошлого года норвежское Правительство из фонда $37 млрд на борьбу с COVID-19, но фонд не смог удовлетворить эту просьбу. Причиной этому стала нехватка текущих доходов не хватало, а также то, что основные средства лежат в «длинных» инструментах, откуда их так просто не возьмешь. В итоге пришлось продавать активы. Ситуация оказалась даже хуже, чем в 2016 году, когда фонду пришлось дать правительству $25 млрд на борьбу с рецессией.

Но кризис был преодолен благодаря тому, что нашлись умные головы, которые сделали вклад в высокотехнологичные компании, которые в связи с пандемией стремительно дорожали. Таким образом, хоть в первой половине года убытки Фонда составили порядка 21 миллиарда долларов, то по итогам всего года прибыль составила рекордные за 20 лет $123 млрд. Руководство фонда никогда не заявляло о том, что откажется от сотрудничества с национальной компанией Equinor, но результаты блестящей спецоперации заставили задуматься: а стоит ли дальше иметь дело с нефтяными бумагами?

Российский же ФНБ по итогам прошлого года также демонстрирует оптимизм: он, как и прежде, превращает рублевые сверхдоходы от продажи нефти в валютные накопления и зарабатывает на этом. Правда, в 2020 году курс рубля просел, что сделало накопления в долларах и евро более «дорогими» в рублях. Объем ФНБ резко вырос в апреле (со $123 млрд до $165 млрд) и колеблется вокруг этой цифры до сих пор.

К помощи Фонда в Норвегии обращались не особенно много, в России история на порядок более богатая. В 2008 году Стабфонд РФ разделили на Резервный фонд и Фонд национального благосостояния. Резервный фонд интенсивно тратили, и в 2018-м он вообще иссяк. Остался только ФНБ, на него возложена и задача обеспечения макроэкономической стабильности, и «пенсионная» функция. По состоянию на данный момент, источниками пополнения фонда остаются сырьевые сверхдоходы и доходы от курсовой динамики валютных резервов. Помимо этого, данный инструмент размещает активы в акциях, но до 1 февраля 2022 года доходы с акций, минуя фонд, поступают прямиком в бюджет.

Веру в нефть ничто не остановит

В наши дни многие задаются рядом вопросов. В частности, в какой мере действия руководства норвежского фонда носят долгосрочный характер? Означают ли они реальный закат эпохи нефти? Стоит ли России перенять тактику Норвегии? Что может заменить нефть в наших реалиях?

Глобальный рынок нефти пока что не испытал на себе негативного давления новостей из Норвегии: цены растут вместе с восстановлением экономики. Хотя, казалось бы, отказ одного из самых крупных на планете фонда от нефтяных резервов должен «давить» на рынок.

Действия руководства фонда — блестящий пример быстрого реагирования в сложной ситуации, считает заведующий отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений РАН Яков Миркин. Учитывая это, по его мнению, сразу же после изменения мировой конъюнктуры Фонд вернется к работе с сырьевыми активами, полагает он. Т

"То, что нефть вырастет, дело практически решенное: несмотря на стремление расширять сектор возобновляемых источников энергии, экономика не сможет обойтись без традиционного топлива. Спрос подогревают также развивающиеся экономики. На горизонте 10-15 лет мир еще станет свидетелем эпохи высоких цен", - полагает Миркин.

При этом с Миркиным не согласен директор Института стратегического анализа Игорь Николаев. О серьезности положения с падением нефтяных цен, по его мнению, в первую очередь говорит то, что государства Европейского союза связали антикризисное восстановление с расширением сектора «зеленой экономики».

Подобный разброс мнений характерен не только для России: скажем, эксперты ВР не видят шансов для оживления рынка нефти, а JPMorgan и Goldman Sachs полагают, что вскоре цены достигнут $100 за баррель. Противоречия в мнениях имеются и насчет того, насколько эффективна ставка российского регулятора на дальнейшее наполнение ФНБ почти исключительно сырьевыми доходами.

Хотя в последнее время все чаще раздаются голоса о том, что Россия могла бы перестроить экономику на основе таких отраслей, как фарма и биотех: вакцина «Спутник V» стала самым выдающимся их достижением последних десятилетий. Но наполнить ФНБ доходами от продажи вакцины, как советуют некоторые эксперты, не представляется возможным, считает директор Института стратегического анализа Игорь Николаев. Чтобы доходы от нее пополнили резервы, нужны серьезные изменения законодательства. При создании Стабфонда дискуссии заняли почти два года. Осенью президент РФ Владимир Путин оценивал годовой оборот вакцины «Спутник V» в $100 млрд. Несырьевой сектор экономики России, надо понимать, растет, но пока он в разы меньше сырьевого.